"ЭВЕРЕСТ 2001" Часть 3 (Посвящается десятилетию кузбасской экспедиции на Эверест)

Вид на Северо-Восточный гребень  (Из фотоархива Кубанской экспедиции на Эверест в 2000 году)

Часть 3

Как вспоминают американцы, они подошли вскоре после того, как Лешка потерял сознание. Специального медицинского образования у них не было, и Энди связался со своим врачом. Тот посоветовал вколоть дексаметазон, который используют при отеке мозга. Видимо, реальную жизнь американцы моделируют по своим фильмам, и Энди пытался вколоть гормон в сонную артерию. Как позже говорил Слава, даже он – медик вряд ли наверняка сможет попасть иглой в эту артерию, а тут – дилетант. Но, похожий эпизод есть в фильме “К2”. Жаль только, что жизнь это не кино, и “хэппи-энда” не получилось. Энди подождал несколько минут, затем, по совету врача, снова вколол дозу. Лешка никак не реагировал. Прошло еще несколько минут, и американский медик констатировал смерть. Если бы эта грустная история на этом бы и закончилось, то все было бы понятно. Однако это, к сожалению, не все. Зачем американцам понадобилось сбрасывать труп? Версии в их изложении неоднократно менялись. Сначала откуда-то взялась история, что он сам внезапно вскочил и упал со стены. Уже в Катманду Эрик наотрез отказывался обсуждать это происшествие, говоря, что его гиды в этом не участвовали, а сделали все какие-то посторонние шерпы. В приватной беседе Энди, прикрыв глаза рукой, сказал, что это их самая большая ошибка. Пару месяцев спустя, Энди прислал письмо, описывающее этот момент. По его словам, труп лежал на тропе, и восходители никак не смогли бы пройти мимо, не наступив, а все ходят в кошках. Поэтому они и избрали такое решение, как способ захоронения тела. Здесь он лукавит. Убрать тело в сторону на громадном 400-ом склоне – не самая трудная задача. И, какое они имели право на подобные захоронения, ведь мы поднялись бы туда минут через 30-40? Реальный ответ, я думаю другой, но американцы вряд ли когда-нибудь в этом сознаются. Однако достаточно вспомнить все эти истории с телом Мэллори.

Если Мэллори нашли случайно, то где же искать Ирвина? Отправная точка – его ледоруб, найденный в 30-е годы вблизи выхода на гребень. Это, примерно, то же место, где умер Лешка. Идеально смоделировать, куда упал Ирвин, можно было бы, если кто-то сорвется в этом месте. Или его уронят. Конечно, это всего лишь версия, но очень похожая на правду. Возможно я ошибаюсь, но иных мотивов не нахожу.

Другой момент – ну как же можно сбрасывать тело, если врач определил смерть только по рации? Во время известной трагедии 96-го года один из клиентов замерз на Южном седле, лицо его обледенело. Так он пролежал всю ночь. Никто не сомневался, что он мертв, однако вскоре он очнулся, и сам дошел до лагеря. Остался без кистей рук и носа, но выжил. В вышеупомянутой мной казахстанской экспедиции, Володя Фролов всю ночь просидел в коме, но утром вышел из комы и спустился живым. Примеров масса. Что за скоропалительное решение? Хочу верить американцам, а они на 100% уверены, что он умер. Принимая необратимые решения в такой ситуации, нужно очень ответственно относится к своим действиям, и постараться не допускать двусмысленности.

Уже много позже я пытался понять логику действий Алексея в той ситуации. Видимо, чтобы представлять ее, нужно вспомнить его предыдущие восхождения. Наверное, самое значительное – Макалу (8476) по японскому пути в 95-м – всего третье прохождение очень длинного и сложного маршрута. Гора пройдена в альпийском стиле, без кислорода, с акклиматизацией 6200 – очень сильное восхождение. На 7600 Лешка заболел и три дня просидел в палатке, пока компаньоны обрабатывали гребень до 7900. Удивительно, как он сумел восстановиться. Скорее всего, речь шла не о болезни, а, как и в случае с Эверестом, – физиологическом спаде спортивной формы, так как вылечиться на тех высотах просто невозможно. Главная особенность того маршрута – то, что с 7900 нужно спуститься в мульду, теряя полкилометра высоты; а после вершины снова ее набирать. Тем не менее, парни сумели совершить восхождение. Я, пожалуй, найду мало примеров подобных достижений среди наших экспедиций. Не менее сложной оказалась и экспедиция на К-2 (8611) с Балыбердиным в 92-м. Принято считать, что К2 -это сложнейший из восьмитысячников. По крайней мере, об этом свидетельствует история. Леха стал всего лишь 77-м восходителем на эту вершину. На спуске ему пришлось всю ночь тащить вниз экстравагантную Шанталь Модюи, не рассчитавшую своих сил, и, по словам Лехи, вершины не достигшую. Только через двадцать часов двойка вернулся в палатку. В базовый лагерь Леха пришел с обмороженными, черными пальцами, тем не менее, Балыбердин тут же отправил его снимать лагерь на 8000. Сразу после горы, обмороженному – на 8000? Из тех, кто ходит на восьмитысячники, пожалуй, такое под силу немногим, но Лешка сделал все, что от него требовали.

Из этих двух примеров можно понять, что он был очень сильным и опытным восходителем, и вряд ли можно говорить об ошибке. Скорее всего, имел место какой-то просчет. В чем он?

Контрольное время – 16.00. Повернуть с горы до этого времени – значит почти гарантированно спуститься в штурмовой лагерь засветло. Конечно, и это не исключает несчастных случаев – Торощин повернул с 8600 и сорвался днем. Тем не менее, это позволяет максимально обезопасить себя от возможных неприятностей, связанных с ночным спуском. Однако практически все наши экспедиции по этому маршруту, с 95-го года стартующие здесь ежегодно, не обошлись без восхождений в более позднее время. Как правило, речь идет о промежутке 17.30 – 18.30. тибетского времени (Североосетинская 95 и 97, Красноярская 96, Казахстанская 97 (все три группы), Российская 98, Украинская 99). И хотя ночной спуск более сложен, тем не менее, существующая практика показывает, что наши экспедиции оказываются в таких ситуациях постоянно. Должен был уложиться в этот промежуток времени и Леха — значит он неизбежно оказывался в ситуации ночного спуска. Скорее всего, он это понимал и планировал. Почему все же не пошел до конца? Здесь нужно поблагодарить Амана, который все же сумел убедить его в необходимости спуска – это с одной стороны; с другой стороны, видимо, он чувствовал (не смотря на то, что раньше ходил на 8500-8600 без маски), что без кислорода, остававшегося на час, и без помощи товарищей у него возникнут большие проблемы.

В ситуации ночного спуска возможны два решения: непрерывный спуск вниз, или холодная ночевка. Реальная история свидетельствует, что первое решение необратимо заканчивается тяжелейшими обморожениями, а в случае неоказания помощи извне вариантов выжить практически не остается (Барнаульцы в 97, Арсентьев в 98, Украинцы в 99). Альтернативное решение – ночной спуск позволяет, почти наверняка, избежать худшего (Балыбердин, Мысловский, Туркевич, Бершов в 82-м, Шатаев, Прояев, Шульев в 95-м; команда Захарова в 96-м; группы Сувиги и Соболева в 97-м, дальше можно не продолжать). К сожалению, наша группа пошла по худшему варианту, выбрав холодную ночевку. Что это было – тактический просчет или нездоровье – теперь уже не важно. Алексею, не смотря на то что все последующие обстоятельства играли только в их пользу, преодолеть утренний спуск не удалось. Чего-то в организме не хватило. В “зоне смерти” важно рассчитывать свои силы, полагаясь в основном на себя и не создавать проблемы другим. “Если ты хорошенько не подумал, что можешь здесь умереть, значит ты выбрал не то занятие”

С тяжелыми размышлениями по поводу случившегося, собираю рюкзак. Дима сказал, что для нас с Олегом места в палатке нет, но в часе ходьбы стоит палатка Рассела, в которой новозелландец разрешил нам переночевать. Анну Дима отправил вниз. В нашей палатке остаются Дима, Саша, Стас и Аман. Олега перспектива, фактически установки нового лагеря, на ночь глядя, совершенно не прельщает, и, сколько я его не уговариваю, уходит вниз. Тем не менее, он больше меня самого уверен, что я зайду на вершину.

Рюкзак потянул килограммов на 20. Для высоты 8300 это явный перебор. Вставать нужно в 02.00., а времени уже девять вечера. Пока поднимаюсь, становится совершенно темно. За час дошел до Желтой стены — Расселовской палатки нигде нет. Кто-то чего-то напутал, или Дима, или Рассел. Злой до безобразия, спускаюсь обратно к палатке в пол-одиннадцатого. Пока возимся с нашими ночевщиками, спать укладываемся уже в 00.30. Ночь настолько тихая и звездная, что я бы пошел на гору прямо сейчас, но это будет тактическим промахом. Организм должен отдохнуть. Тут – дилемма. И сидеть долго нельзя, и передохнуть необходимо. Напряженный сегодняшний день съел слишком много сил, и, пожалуй, утренний выход нужно отменить. Еще одна аксиома: после третьей ночевки на высоте 8300 на гору идти нельзя – только вниз. Завтра у меня будет вторая. Для организма она лишняя, но выхода нет. Пойду через день. Когда укладываемся, Дима говорит, что может быть тоже пойдет на гору, но только послезавтра. Ну, хорошо, хоть Дима собрался. Все не одному.

Утром Саша пытается отговорить Диму от его затеи, что я довольно некорректно обрываю. У Саши его дилетантство просто светится. В любых вопросах, касающихся высотного восхождения. Чаще всего я отношусь к этому снисходительно, но иногда раздражает. Причем, Саша всегда уверен, что он на 100% прав. У него характер лидера и ему тяжело смириться со своей реальной ролью. Аман со Стасом должны уйти не позже 15.00. Ночь с кислородом они провели хорошо и утром выглядят бодро. До обеда отпаиваю их чаем — надо возвращать водяной долг организму. Стас традиционно долго собирается, затягивая выход до пяти часов, Проваторов уже грозится огреть его ледорубом. Дима поручил Саше сопровождать наших героев, и он проникся миссией спасателя. Мужики пойдут вниз с кислородом, и Саша стремится утащить его как можно больше. Это меня опять немного злит, ну что он — не понимает, что ли? У мужиков-то все позади, а нам с Димой оказать помощь будет некому. Опасаюсь не столько за себя, сколько за Диму, ему все же 52 года.

Находясь на 8300, я прекрасно чувствую себя и без кислорода. Пока сидишь в палатке воздействие такой громадной высоты не заметно, однако все равно пытаюсь жить с кислородом. Мало ли там чего мне кажется, организму-то кислород все равно необходим. Кислородную недостаточность начинаю ощущать, лишь, когда выхожу за снегом для воды, или еще по какой надобности.

Встаем полпервого ночи. У Димы как будто внутри есть какой-то будильник, он просыпается сам, в точно намеченное время. Два часа собираемся и полтретьего выходим. Для этого маршрута это слишком ранний выход. Технически сложную часть гребня придется проходить в темноте, но после всех этих историй с холодными ночевками мы хотим иметь запас по времени. Погоды на Эвересте сегодня, похоже, не будет. Она простояла ровно четыре дня – с 22-го по 25-е. За это время с юга зашло 100 человек, с севера же, по моим прикидкам, – 74. Наиболее массовым был день 23 мая, только с юга – 63 восходителя. В этот же день поднялся 1000-й восходитель на Эверест. Разобрать, кто это – будет достаточно сложно, ведь поднялось в тот день около сотни человек. Может быть, это кто-то из наших. Среди этой сотни и Хуанито Оярсабал – испанец, покоривший 14 восьмитысячников без кислорода. Таких рекордсменов тут множество. С юга, в сопровождении 10 гидов и 8 шерпов поднялся слепой восходитель Эрик Венхенмейер, оттуда же – самый пожилой – американец Шерман Буль (64 года). Самым молодым стал шерп Темба – 16 лет. Палатки его лагеря стояли рядом с нашим, и он подружился с Сашей Проваторовым. В прошлом году этот парень уже пытался подняться на Эверест с юга, но дошел только до Южной вершины (8750), потеряв семь пальцев на руках. Голову бы оторвать его родителям. Непальский парламент после этого принял решение запретить ходить на Эверест несовершеннолетним гражданам. По этому поводу поступил специальный запрос в парламент от попечителей Тембы, с просьбой разрешить парню, в виде исключения, совершить восхождение. Несколько дней продолжались дебаты, затем законодатели решили, что нарушать закон на территории страны негоже, но зайти на Эверест из Тибета вполне позволительно. И вот счастливый Темба реализовал свою мечту. Предыдущий рекорд принадлежал 17-летнему французу Бертрану Роше. Бертран отличился и в этом году, вместе со своей женой прыгнув на параплане-тандеме прямо с вершины. Еще один француз – Марко Зифреди съехал с горы на сноуборде, прямо по кулуару Нортона. Каких только сумасшедших способов не находят люди ради самоутверждения.

Однако все эти рекорды были возможны только в условиях хорошей погоды. В этом году природа расщедрилась, подарив четыре дня. Мы с Димой, со всеми этими спасаловками их упустили, и сейчас идем в надвигающуюся грозу. Больше никто не выходит, но у нас это последний шанс, глупо было бы его не использовать. Чувствуется, что муссон уже зацепил гору. Относительно тепло и сильно задувает. Время от времени на нас обрушиваются снежные заряды. Погода такая, что мы находимся где-то на грани – то ли идти, то ли поворачивать. Но оба совершенно уверены, что будем подниматься, сколько возможно. Радует то, что оба находимся в близкой физической форме. Не надо ни ждать, ни гнаться. Я все время иду впереди, Дима сзади. В полной темноте выбираемся на перемычку. Дальше гребень. Фонарик выхватывает пятном света то снежные наддувы, то разрушенные скалки. Местами просматриваются следы от кошек прошедших в предыдущие дни десятков восходителей. Образовалось даже некое подобие тропы, угадываемой под снегом. Северо-восточный гребень Эвереста сильно отличается от тех высоких гор, что я до сих пор ходил – настолько он малоснежен. Почти нет той изнуряющей тропежки, что преследовала нас на Дхаулагири. Идется все легко. Даже сейчас – метель, а снег только засыпал неровности. Недалеко от выхода на гребень луч фонарика натыкается на заснеженную фигуру человека, забившегося в щель. Сколько он здесь лежит — год, два, пять? Впечатление такое, будто только что прилег. Острые зубья кошек направлены прямо на тропу. Обходя, приходится обносить ногу, чтобы не зацепиться.

Лупит пурга. Фонарик неожиданно выхватывает крутой снежный подъем, переходящий в почти отвесную скальную стенку. До верха фонарик не добивает, отчего она кажется просто огромной. Неужели это Первая Ступень? Почти никто не упоминает о ней, как о серьезном препятствии. Размеренно поднимаюсь по перилам. Стенка короткая – метров 15. Прохожу траверсом по осыпной полке до кубического скального блока, дальше наверх косые перила. Здесь двигаться нужно аккуратно – при срыве будет глубокий маятник. Затем путь идет по узким полкам. Вправо чернотой обрывается бездна, фонарик не пробивает темноту. Перила провешены 7-8 мм шнурами. Местами точки закрепления расположены слишком далеко, чтобы такая веревка выдержала срыв. Лучше не падать. На одном из траверсов натянутая Димой веревка сбрасывает меня с уступа. Успеваю схватиться за что-то и повисаю на левой руке. Ох, как неохота срывом нагружать веревку. Провис у нее метра два – выдержит ли? С трудом возвращаюсь на полку. Временами меня приступами бьет кашель. Простыл, когда откапывали с Лешкой палатку, а на 6400 вылечиться было невозможно. Высота же болезни только усугубляет. Боль в горле такая, что слюну проглатываешь, словно битое стекло. Высотный кашель здесь – обычное явление, да я еще и простыл. Но как-то уже привык к этим приступам.

В темноте проходим, не обратив внимания на Маашрум Рок. Перед Второй Ступенью 50-метровый траверс. Здесь небо уже начало светлеть, и видно, что 7-мм репшнур закреплен лишь в крайних точках. Выше еще одна веревка, но она обрывается на середине склона. Пытаюсь уйти ниже, но здесь структура скал черепицеобразная, все забито свежим снегом, и, ставя ногу, я не знаю, – сорвусь или нет. Срываться нельзя – эта веревка не рассчитана на срыв. Как минер делаю несколько шагов. Кошки скребут по наклонным плитам. Еще шаг и я могу улететь. В чем дело-то? Перед нами прошла куча народу – не должно быть таких сложностей. Видимо, перила перебили камни. Дима закрепляет мою веревку выше. Оттуда неприятный траверс все по той же заснеженной черепице. Метров 15 прохожу, обливаясь потом от напряжения. Здесь срыв исключен. Пожалуй, недаром Дима обозвал этот участок “Гребень “Смерть Проваторову”. Вот и надежная скала. Взгляд упирается в огромные блоки Второй Ступени. Будто бы какой-то волшебник, шаля, нагородил тут гигантские кубики из детского конструктора.

Понимаем с Димой, что проскочили мульду, где обычно оставляют первый баллон, и бросаем его под Второй Ступенью. У меня 100 атмосфер – часов на 5 хватит. Новый баллон сразу включаю на подачу 3 л/мин. Вообще-то весь маршрут проходится на 2 литрах, но Гия советовал Вторую Ступень проходить все же на трех. Обойти ступень по восточному склону (такой вариант для Мэллори-Ирвина предполагал Оделл) – дело безнадежное, настолько отвесно туда обрывается стена. Только прямо по гребню. После простой 1,5 метровой ступеньки нужно пройти нависающий блок. Первому тут проще вылазить по камину, но перила отбрасывают на отрицаловку. Оттуда путь проходит, огибая скальные блоки против часовой стрелки. После полки выходишь на снежничек перед верхней стенкой. Вправо ступень обрывается карнизами, обход здесь исключен, слева нависающая скала, внутренний угол упирается в карниз и единственно возможный путь – 10-метровая стенка. Стенка отвесная и лезть здесь нужно по маленьким зацепкам. Тяжело поставить ногу даже в моем “Арктисе”, что уж говорить о громоздких и тяжелых шекельтонах, в которые был обут Мэллори. Нет, не верю я в то, что англичане могли ее вылезти. Только босиком – как китайцы в 60-м. Было бы интересно все же попробовать пройти стенку лазаньем, но я не имею на это ни времени, ни желания. Слева стоит 6-метровая дюралевая лестница. Я почему-то представлял ее металлической, но она окрашена в зеленый, похоже, армейский цвет. Видно, что лестница стоит неправильно, если по ней так и лезть, как стоит, то упрешься в карниз, и придется маятником неудобно уходить направо. Дохожу до предпоследней ступеньки и весом тела сдвигаю верх лестницы вправо. Вот теперь – удобно. На верху Второй Ступени на меня обрушиваются солнечные брызги, бьющие из-за гребня. Пора надевать очки. Маски наши сделаны настолько неудобно, что пришлось их подрезать, тем не менее, не всякими очками можно пользоваться. Конструкция у маски такова, что отечественные очки-консервы запотевают сразу же. У меня на этот случай есть очки “СЕВЕ”, но и они не полностью защищали от этого недостатка. Лучше всего иметь большие горнолыжные очки, как у Коли. Долго жду Диму. Чего он там делает на последней стеночке? Но вот и он.

Сейчас 8.30. Гребень мы прошли быстро, остается идти часа два, если погода не вмешается. Вправо открывается великолепная панорама Гималаев. Отсюда, с высоты 8670 все вокруг лежит ниже нас. Нежные, розовые тона рассвета окрашивают восточные склоны Чо-Ойю (8200). Куда-то в ту сторону уползает, разрисованный моренами в полосочку, ледник Западный Ронгбук. На севере теряется бесснежными горами Тибетское нагорье. С гребня, через рухнувший карниз, открывается вид на юг. Все, что ниже 6500 — закрыто одеялом облачности. Четко видно Западную стену Макалу и французское ребро. Левее Макалу стоит, мало, чем уступающая Черному гиганту (так переводится слово Макалу), громадная вершина Чомолонцо (7800). На восточную стену Эвереста жутко смотреть – настолько все вертикально. Видно перегиб в Южном гребне, называемый Южной вершиной. Хорошо просматривается массив Лхоцзе. Вид — знакомая фотография из французского журнала. Вот снежный гребень от Южного седла подходит к скальным бастионам – Пинеколу. Оттуда логично уходить траверсом склона в сторону перемычки справа от Лхоцзе Центральной. Траверс метров на 500. Да, конечно, это оптимальный путь. Где-то там сейчас работает российская экспедиция. Наверное, в хорошую оптику можно было бы их увидеть. Надеюсь, они успели попасть в погоду на своем маршруте. Нам погода также подарила часа полтора. Солнечно и безветренно. Однако все это похоже на затишье перед бурей.

Некоторое время путь напоминает участок перед Первой Ступенью. Все просто. Затем дорогу преграждает скальный бастион – Третья Ступень. Обычно в описаниях о ней почти не упоминают. Конечно, в сравнении с первыми двумя — она проще. Но все же, не совсем пешком. Здесь навешено столько старых веревок, что непонятно – какую можно нагружать-то. Стараюсь подниматься лазаньем по скальным блокам, по минимуму используя веревку. За Третьей Ступенью поначалу приходится идти по обрезу стены. Дух захватывает — какой отвесный сброс. Проходя по краю карниза, цепляюсь за старую веревку. Жюмар вдруг начинает собирать оплетку. Поднимаю глаза. 11-мм фиксроп болтается на трех нитках. Эге, не везде заменили веревки. Крутой пятиметровый участок перекрыт наддувом. Здесь веревки нет совсем. Нужен ледоруб. Снегопад засыпал перильную веревку, и под снегом я ее не везде нахожу. Прямо передо мной Треугольник – огромный снежный склон с перепадом 100 метров. Он провешен одной длинной веревкой. Наверное, всю бухту использовали. Здесь понадобиться тропежка. Склон местами закрыт пухляком, в котором нужно топтать тропу; местами же напротив жесткий фирн, с трудом пробиваемый ботинком. Но хуже всего промежуточное состояние, когда снег не держит, а кошка из-за него не цепляется за склон. Тогда по известной поговорке – шаг вперед, два шага назад. Тяжелая работа отнимает слишком много времени. Пахать приходится одному, Дима меня не догоняет, видимо, все же сказывается возраст. Теряю на этом участке часа два с половиной. Но вот и конец перил. Дальше веревка резко, под 900, уходит вправо. Снова небеса обрушивают на нас непогоду: ветер забрасывает пригорышнями острых колючих льдинок, а то бьет наотмашь, как открытой ладонью. Дожидаюсь Диму перед неприятными траверсами по отвесной скальной стене. Здесь веревки 4 нужно идти по узким, на ширину ступни полочкам, все с теми же 7 — 8-мм репшнурами. Снег забил все неровности, и я не вижу, насколько надежен каждый мой следующий шаг. Пурга разошлась не на шутку, лепит прямо в лицо снежными зарядами. Смотреть на ветер без очков просто невозможно, очки же моментально залепляет снегом. Некоторое время я как-то пытаюсь с этим бороться, потом лезу просто на ощупь. Веревки две прохожу как с завязанными глазами, только на “авось” и надеясь. Вот и скальный кулуар, где веревки идут вертикально. Как я ненавижу траверсы с 7-мм перилами. Под скальной стеночкой в очередной раз пытаюсь что-то сделать с очками. Подошедший Дима, советует их просто снять. Метров 30 поднимаюсь по скальным уступам, к маленькому рыжему жандарму. Здесь выход на снежный гребень. Вершина должна быть уже рядом. Аман говорил про 4 “снежных бугра”. После первого взлета гребень выполаживается. На север склон круто обрывается. Как бы не сдуло порывами. Слева за карнизным гребнем все скрывает мутная облачность. С очередного взлета вижу вершинный карниз — на восточную стену с него свисают ленточки разноцветных буддистских флажков. Да, это вершина. Я неоднократно встречал этот вид на фотографиях. Вот и последний 5-метровый подъем. Медленно дохожу до высшей точки. Часы показывают полвторого. Усталость и страшный ветер не оставляют место эмоциям. Сбросив рюкзак, опускаюсь на колени. Прямо на вершине воткнуты какие-то вешки, трепещут гирлянды флажков, лежит несколько кислородных баллонов. Видно, что прямо на высшей точке чего-то копали. Закапывали что ли? Или пытались отрыть китайскую треногу? За 26 лет ее полностью засыпало, а ведь была 3 метра. На юг прямо с вершины уходит толстая зеленая веревка. Кроме нас сегодня никто не пытался сюда залезть. Делаем дежурные снимки. У Димы хватает желания сфотографировать всего три флага спонсоров. Флаги он держит голыми руками, отчего мне самому становится холодно. Без маски на вершине чувствуешь себя хуже, чем с кислородом, но надо же и воздухом Эвереста подышать. Вокруг ничего не видно. Сидим в туче. Все наши фотографии можно было сделать и в Шории, все равно спонсорам не понять, что это вершина высочайшей горы Земли. Пора вниз. Подбираем какие-то мелочи: буддистский шарфик, цветное фото, серебряный католический образок. Прямо под вершинным взлетом нагребаю в карман несколько камешков. Порода серая и хрупкая.

Теперь знакомой дорогой вниз. На первой же крутой веревке наступаю на ненадежно лежащий камень, с грохотом он обрушивается вниз. Этот момент сразу же заставил собраться, и больше не допускать ни малейших неточностей. Траверсы с открытыми глазами уже не так впечатляют. Ветер в спину. Дохожу до крутого снежного склона, где, ожидая Диму, приспосабливаюсь съезжать на спусковухе. Однако склон до того забило снегом, что, пожалуй, спусковуха понадобиться только на ступенях. Я всегда спускаюсь очень быстро, поэтому тактика моего движения такова: пройти видимый участок, затем ждать напарника. С вершины Второй Ступени должен просматриваться весь путь до Третьей, но севшее на гребне облако, не позволяет мне полностью видеть гребень. Долго жду Диму. Метров 30 ниже гребня и метров 60 к западу должны лежать Шевченко с Плотниковым. Точнее, говорят, что остался только Плотников, Коли уже нет, видимо тело упало на стену. Приглядевшись, различаю, что на предполагаемом месте захоронения, ветер треплет какие-то малиновые лоскутки. Видимо, это лежит Вано (как его называли друзья). Родственники просили Проваторова привезти с места гибели несколько камней, надо бы сходить, но меня начинает разбирать сильнейшее беспокойство по поводу Димы. Слишком долго его нет. Проклятое облако – ничего не видно. Похоже, пора ставить кислород на 4 литра и идти назад. Еще 10 минут. Все, пора. Краем сознания отмечаю для себя, что это опять означает холодную ночевку. Безо всякой надежды ору, что есть мочи:

— Бочков! Дима!

К своему изумлению получаю ответ.

Ты где пропал?

Кошка, едрит ее ….

Дождавшись, пока фигура Димы появится из тумана, ухожу на спуск. После Второй Ступени меняю баллон, в прежнем осталось атмосфер 30. Закрепляю его на крюке, может, кому понадобится, вон — Аману это помогло выжить. Несколько веревок траверса до Первой Ступени. Сейчас идем по свету, и я не знаю, что труднее — с одной стороны днем видно все сложности, с другой – ночью самые страшные места проходишь, не замечая. Да нет, по свету конечно проще. Про ночь это я утрирую.

На спуске с Первой Ступени цепляюсь за красную веревку, по которой выходил вверх, но на стенке замечаю, что она пересекается с другой. Вроде не должно такое быть. Однако ничего не поделаешь, приходится, подтянувшись на жюмаре, перестегивать спусковуху.

После Первой Ступени — простой участок, который я стараюсь идти, используя редкие пятна снежников – жалко кошки. Каменистый склон почти весь выдут. Погода под вечер разведрилась, облачностью закрыт только Канчунг. В ту сторону со стены висят не только снежные, но и скальные карнизы. В который раз поражаюсь крутизне Восточной стены.

Вот и место поворота с гребня. Здесь свалена куча оранжевых баллонов, – наверное, для ориентира. С перемычки заглядываю на Канчунг, но завеса плотной облачности снова скрывает от меня страну тайн и загадок. Опять жду Диму. Странно, но даже на такой высоте солнце нагрело скальные плиты, на которых сижу, и я ладонью ощущаю их теплую шершавую поверхность. Подошедший Дима издалека машет мне рукой, мол, не жди — спускайся.

Минут за 30 спускаюсь к нашему жилищу. Палаток в лагере 8300 сильно убавилось. Не видать ни души. По доброму бы, надо сообщить нашим, что у нас все в порядке, но рация ушла с ночевщиками, а соседей не видно. Пока спускается Дима, топлю снег для чая. Поначалу мы рассчитывали уйти сразу на 7800, но, судя по Диминому состоянию, вряд ли сегодня такое возможно. Он спустился совсем уставший, гора забрала все силы. Делаю, что могу. Пожалуй, Диме на спуск понадобится кислород. Его у нас дефицит, поэтому решаю ночью своим баллоном пользоваться по минимуму, больше останется напарнику. Этого кислорода Диме потом хватит до самого АВС.

Утром забираю баллон напарника, там 30 атмосфер – на час хватит. С Димой договорились, что я буду ждать его в каждом лагере. Спускаюсь быстро, и из-за дыхания очки моментально обмерзают. Пожалуй, пока солнце не вышло на склон, лучше идти без них. Бегу наперегонки с солнышком. Минут за 40 спускаюсь на 7800, через полчаса приходит Дима. Он вчера обжег глаза и идет в моих сварщицких очках, которые для него слишком темные. Опять меняемся. Соседи-австралийцы предлагают связь с АВС, говорят, на связи кто-то из наших. Дима остается поговорить, а я ухожу вниз.

Остатков кислорода хватает до 7500. До этого я спускался широким шагом, почти бегом, но без кислорода ширина шага стала меньше. Тем не менее, через два часа я на перевале. Пока спускался, меня догнал один из австралийцев, что бы сообщить, что он поднялся на вершину, единственный из всей команды. Когда он спрашивает, сколько поднялось у нас, то по мере загибания мною пальцев, брови у него поднимаются все выше. А как ты хотел? Это же русская экспедиция. К сожалению, и несчастный случай, это тоже в наших традициях. Люди едут за огромные, по нашим понятиям, деньги, может быть, больше никогда и не придется. И риск зачастую зашкаливает разумную меру. А буржуи могут повторить свою попытку и в следующем году.

На перевале с изумлением вижу шерпа, упаковывающего нашу палатку и вещи в свой рюкзак. Ну, ты смотри, чего твориться, среди бела дня. Я уже готов дать ему по голове ледорубом, но тот успевает объяснить, что его наняли сэры — спускать лагерь.

Сиди, пока не придет лидер.

Знакомый шотландец говорит, что этот носильщик работает в их экспедиции. Спустившийся через 2 часа Дима, подтверждает, что это действительно портер, нанятый для эвакуации. Эх, знал бы я заранее, что с ним уйдут вкладыши от моих ботинок, лучше бы огрел его по чем ни поподя.

Через час спускаюсь в АВС. Морена, еще несколько дней назад заставленная сотнями палаток, на три четверти опустела. Большая часть экспедиций уже свернулась. Мы с Димой были последней связкой, зашедшей на Эверест в весеннем сезоне. А может быть и в году. Осенью на Эвересте погодные условия многократно хуже, и редкость, когда кто-нибудь заходит вообще.

Некоторое время погодя подходит Дима. Яки задержались на день, и вся эвакуация состоится завтра с утра. Так мы с Димой и будем непрерывно спускаться, каждый день теряя высоту. Задержка произошла только в базовом лагере, где я целый день выбивал шлямбуром памятную плиту. “Никифоров Алексей. 17.VII.55 – 24.V.01.”. Олег и Коля подходили помочь. В ночь перед самым отъездом мы с Олегом увозим эту плиту к Русскому камню. Три недели назад мы поминали барнаульцев, и совершенно не думали, что кто-то из нас может здесь остаться.

Утром уезжаем очень рано. Все происходит как-то быстро и скомкано, не успеваем даже сходить всей командой к камню. Надо было помянуть Алексея. Как-то все больше принято делать это за столом, где мало кто задумывается о чем-то кроме насущных потребностей. Не стала наша компания командой. Слишком разные в ней собрались люди.

До Тингри едем по другой дороге, нежели заезжали. В одном месте приходится переправляться через горную реку, где мощные джипы чуть не по капот заливает бушующей водой — в Тибет пришло лето. Красно-серые тона камня временами расцвечивают зеленые берега горных рек. Вновь проезжаем перевал Фанг-Ла, даже не останавливаемся. Здесь мы оставляли монетки, чтобы вернуться. Не оставил только Лешка.

Скатываемся в Ниалам. Он уже не кажется таким угрюмым, как это было ранней весной. На дворе лето и все выглядит гораздо более живописно. Впечатляют гигантские каменные блоки, между которыми втиснулись дома. Вперед, вперед. Здесь мы не станем задерживаться. Вновь колоссальное ущелье Бхоти-Коси. Саша Проваторов уговаривал совершить сплав по реке на обратной дороге. Занять это мероприятие могло от двух часов, до двух дней, и так как это река для “чайников”, то перед горой находилось немало потенциальных желающих. Однако вершина далась настолько тяжело, что народу не до лишних эмоций. Хватило.

К вечеру добираемся до Зангму. Граница уже закрыта, поэтому ночуем в китайском отеле.

Утром покидаем территорию КНР. Переходим разделительную полосу, и с плеч сваливается груз какой-то скованности. Мы вновь в свободной стране, которая очень любит туристов.

В Катманду приезжаем 1 июня. 3-го у нас самолет. Сразу же встречаемся с участниками Российской экспедиции на Лхоцзе. Пока прилетело только трое, один из них – капитан команды Серега Тимофеев. Парни все же зашли, наконец, на последний непокоренный восьмитысячник. Поднялось девять человек, значит этот вариант подъема — оптимальный. Эх, чего теряли время предыдущие 4 экспедиции. Помимо российских восходителей на Эверест и Лхоцзе Ц., на Манаслу успеха добилась тройка украинцев. Денис Урубко зашел на Лхоцзе, траверса опять не получилось. Наши соседи из Владикавказской экспедиции на Чангцзе подняться не сумели, но нашли какой-то перегиб в гребне, назвав его самостоятельной вершиной. Еще Туркевич привозил на место гибели Владимира Бондарева под Южной стеной Лхоцзе его отца. У старика не выдержало сердце. Вот такие не совсем добрые результаты весеннего сезона нового тысячелетия.

В первый же день в Катманду я пытаюсь купить все сувениры, которые надобно. Большинство народа откладывает это на завтра. Завтра начинается непривычно наглухо закрытыми лавками. Повстречавшийся в моем любимом ресторанчике Гия, сообщает потрясающую новость: король Бирендра и восемь членов королевской фамилии убиты прошедшей ночью. Вот те на, правил безконкурентно 30 лет, и тут такое. В стране просто шок. Убийца, по первой версии застрелился, но потом выясняется, что у него 30 пулевых ранений в спину. Точно ничего не известно, версий множество, население в шоке. Все это порождает в народе глухой протест, который выражается в обритых наголо, в честь траура, головах, с маленьким хвостиком на затылке. В туристских районах это пока малозаметно, но, выбравшись в один из рабочих кварталов, по приглашению нашего повара Нимы, замечаем, сколько там много бритоголовых. Атмосфера на улицах накаляется. По городу носятся десятки рокеров, выкрикивая угрозы в адрес тех, кто еще не закрыл свои магазинчики. Мало кто рискует связываться с экстремистами. Вечером сидим всей компанией в японском ресторанчике, незаметно приютившемся на углу. Все национальные телеканалы транслируют церемонию похорон. С утра у нас самолет. Пора покидать Непал, что-то здесь становится слишком жарко. Как бы не закончилось гражданской войной. Бедные свердловчане, у них рейс 8-го.

Время ускоряется. Мы очень быстро покидаем Непал. Как бы не хотелось, чтобы эта страна стала очередной горячей точкой.

Вот мы и дома.

Нужно отметить, что в отличие от первой поездки Томские власти все же обратили внимание на такое значительное событие как восхождение на Эверест – заместитель мэра вручил всем восходителям премии долларов на 200. Для журналистов же эта тема стала хлебосольной. Статьи по поводу экспедиции поместили все Томские и многие нетомские газеты, и до сих пор материалы на эту тему продолжают выходить. Часто не совсем объективные и дилетантские, но радует то, что благодаря такому интересу альпинизм вернул к себе внимание общества.

Что касается самой горы, то она безусловна великая, только вот вся эта коммерциализация вокруг, девальвирует ее величество. Толпы непрофессионалов на классических маршрутах и многочисленные коммерсанты от альпинизма, доящие клиентов, веревки снизу до верху и заброски шерпами, кислород в любых количествах и прочее. Словно рассчитывал попасть в храм, а попал на барахолку. Горы всегда были для меня каким-то далеким и сторонящимся от людской суеты миром, Эверест же оставил совсем другие эмоции. Будем надеяться, что наши последующие планы будут включать незатоптанные вершины, где остаешься наедине с природой, дикой, суровой и безжалостной, но честной и объективной. Здесь поединок человека с самим собой, прежде всего со своими слабостями, а не с горой или соперником дает возможность стать частью этого мира и познать себя. А в этом и заключатся суть горовосхождения.

1 комментарий

avatar
Спасибо, Алексей! Побольше находи и размещай подобных рассказов. Я вот и не думал что смогу прочитать это все сразу. Но как зацепило — так и прочитал на одном дыхании… В дополнении выложу здесь фильм «Эверест-Кузбасс 2001».

  • 0
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.